Право на допрос присяжных: комментарии к Постановлению Конституционного Суда России по делу Алиева

7 июля 2020 года Конституционный Суд России удовлетворил жалобу, поданную в интересах гражданина Р. А. Алиева, на нарушение его конституционных прав положениями пункта 1 части третьей статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. В своём Постановлении Конституционный Суд признал возможность допроса присяжных в зале суда, но указал, что они не могут быть наделены статусом свидетеля и не могут разглашать суждения, высказанные в совещании.

Специально для сайта Academia.ILPP постановление прокомментировали Алдар Чирнинов (автор жалобы и представитель по делу), старший юрист Института Александр Брестер и адвокат Юлия Стрелкова.

Этой же теме посвящен обзор Постановления от Сергея Афанасьева.

Алдар Чирнинов
автор жалобы и представитель заявителя в Конституционном Суде Российской Федерации, к.ю.н., научный сотрудник отдела права Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук, преподаватель кафедры конституционного права Уральского государственного юридического университета

«Янус оказался одноликим: комментарий к Постановлению Конституционного Суда Российской Федерации от 7 июля 2020 года № 33-П»

7 июля 2020 года Конституционный Суд России удовлетворил жалобу, поданную в интересах гражданина Р. А. Алиева, на нарушение его конституционных прав положениями пункта 1 части третьей статьи 56 УПК Российской Федерации. Тем самым удалось сломить глубоко порочную практику, когда суд апелляционной инстанции отказывался проверять заявления присяжных заседателей о нарушении тайны их совещания при вынесении вердикта, а также иных попытках оказать на них незаконное воздействие, утверждая, что допрос присяжных заседателей несовместим с их свидетельским иммунитетом. И это при том, что по своему буквальному смыслу пункт 1 части третьей статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации не допускает допрос присяжных не о любых обстоятельствах, а только об «обстоятельствах уголовного дела, которые стали им известны в связи с участием в производстве по [нему]». Очевидно, что факт нарушения тайны совещания коллегии присяжных к последним никак не относится, а свидетельские показания о том, что в совещательной комнате находились посторонние лица, сами по себе не приводят к раскрытию суждений, имевших место при вынесении вердикта.

1. Проблема из ниоткуда

Дело Р. А. Алиева – это типичный пример, когда отечественное правоприменение демонстрирует патологическую склонность блуждать в трёх соснах. Причём даже в ситуации, когда правоприменителем выступает орган, задачей которого, казалось бы, и является обеспечение единообразия судебной практики. Дело в том, что, поскольку институт присяжных заседателей до недавнего времени функционировал только на уровне областных и приравненных к ним судов, сталкиваться с доводами о нарушении тайны совещания коллегии присяжных всегда приходилось Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда России. Однако столь высокая судебная инстанция не только не смогла уяснить подлинный смысл пункта 1 части третьей статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, но и умудрялась игнорировать правовые позиции Европейского Суда по правам человека, который в постановлениях по делам «Тимофеев против России» от 14 ноября 2017 года и «Никотин против России» от 8 января 2019 года последовательно упрекал Верховный Суд России в нежелании обеспечить право подсудимых на справедливое судебное разбирательство. В последнем постановлении Европейскому Суду даже пришлось акцентировать внимание на том, что «только допрос присяжных мог бы пролить свет на характер [незаконного] воздействия и, если это имело место, на характер влияния, которое оно могло оказать на присяжных» (§ 25).

Поэтому Конституционному Суду России в известном смысле пришлось разъяснять вещи, которые лежали на поверхности, что, впрочем, нисколько не умаляет значения сформулированных им правовых позиций. Политико-правовая ценность Постановления от 7 июля 2020 года № 33-П состоит, прежде всего, в том, что оно даёт рецепт лечения от выученной беспомощности присяжных заседателей, снимая с них своеобразный «обет молчания» и наделяя их «правом голоса» – голоса, который суды и правоохранительные органы впредь не вправе игнорировать. Вплоть до сегодняшнего дня практика, к сожалению, изобиловала примерами, когда вполне обоснованные и подкреплённые вескими доказательствами утверждения стороны защиты о незаконном воздействии на присяжных заседателей оставлялись без какого-либо внимания. Иронично и вместе с тем довольно грустно, что гарантии независимости и беспристрастности присяжных заседателей использовались против них самих же.

Усмотрев неопределённость в вопросе о том, соответствует ли Конституции России оспариваемое законоположение, Конституционный Суд России согласился с позицией заявителя о том, что законодатель обязан не только предусмотреть негативные процессуальные последствия нарушения тайны совещания коллегии присяжных, но и закрепить эффектные средства выявления, фиксации и пресечения подобных нарушений. Вместе с тем орган конституционного правосудия обозначил собственное видение того, каким должен быть порядок апелляционной проверки утверждений присяжных заседателей о фактах незаконного воздействия, посягающего на их независимость и беспристрастность.

2. Присяжный заседатель в России: меньше, чем свидетель?

На стадии обмена состязательными бумагами выяснилось, что всё три органа, издавшие оспариваемый нормативный акт, придерживаются разных позиций. В то время как полномочный представитель Президента Российской Федерации, соглашаясь с позицией заявителя, не видел препятствий для допроса присяжных заседателей об обстоятельствах нарушения тайны их совещания, полномочный представитель Совета Федерации ставил возможность их допроса в зависимость от наличия их согласия, а Государственная Дума считала, что допрос присяжных заседателей недопустим в принципе [1]. В связи с этим заявитель не преминул отметить в своих возражениях, что такой разброс мнений дополнительно свидетельствует о неопределённости содержания проверяемого законоположения и настоятельно требует выявления его конституционно-правового смысла.

Из представленных опций Конституционный Суд России в целом склонился к той, которая была предложена Советом Федерации, изложив её, правда, в несколько иной вариации: присяжный даёт не показания, а пояснения; суд апелляционной инстанции не вызывает его в судебное заседание, а всего лишь приглашает. При этом наделять присяжного статусом свидетеля орган конституционного правосудия счёл недопустимым, в силу чего дача пояснений плавно трансформировалась из обязанности присяжного в его право.

В обоснование такой модели приведено два аргумента. Во-первых, наделение присяжного заседателя статусом свидетеля, по мнению Конституционного Суда России, нарушало бы принцип разделения процессуальных функций участников уголовного судопроизводства. Во-вторых, «возможность последующего вызова присяжного в качестве свидетеля на допрос, предполагающий обязательность явки, допустимость привода или денежного взыскания за неявку без уважительных причин…, противоречила бы независимости присяжных, была бы несовместима со статусом лица, осуществляющего правосудие» (абзац 1 пункта 5 мотивировочной части Постановления).

Представляется, что предложенный подход, будучи, разумеется, конституционно допустимым, не лишён определённых недостатков. Во-первых, в такой парадигме возможность реализации права на судебную защиту, по сути, ставится в зависимость от усмотрения присяжных заседателей, хотя Конституционный Суд России сам неоднократно подчёркивал, что возможность реализации конституционных прав граждан не должна ставиться в зависимость от произвольного усмотрения должностных лиц, ибо это чревато нарушением принципа равноправия (абзац 5 пункта 2.2 мотивировочной части Определения Конституционного Суда России от 16 января 2018 года № 12-О; абзац 3 пункта 4 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда России от 17 июля 2019 года № 28-П и др.). Теперь же гарантия защиты личности от незаконного и необоснованного обвинения и осуждения, вытекающая из права на судебную защиту, во многом будет зависеть от доброй воли или даже прихоти присяжных заседателей.

При этом важно понимать, что допрос присяжных заседателей – это не какой-то каприз стороны защиты, а необходимая и вынужденная мера, которая диктуется характером спорных фактов, подлежащих установлению. Всё дело в том, что при обсуждении вердикта и голосовании не ведётся протоколирование либо стенографирование, не осуществляется видео- и аудиозапись, а потому основным, если не единственным, средством доказывания обстоятельств нарушения тайны совещания коллегии присяжных, в том числе факта присутствия в совещательной комнате посторонних лиц, становятся именно свидетельские показания. Соответственно, право подсудимого на судебную защиту с очевидностью перевешивает интерес в виде обеспечения особого статуса присяжного заседателя как носителя судебной власти, если, конечно, не усматривать в допросе что-то демоническое и непристойное. Не стоит забывать, что задача допроса присяжного заседателя в суде апелляционной инстанции состоит всего лишь в установлении либо опровержении факта существенного нарушения уголовно-процессуального закона, а не в подрыве авторитета судебной власти и уж тем более в преследовании её носителя. В самом деле, как может быть умалена судейско-присяжная честь, когда предпринимаются попытки изобличить лиц, посягнувших на независимость правосудия и на самих присяжных?

Важность обязательности допроса объясняется также тем, что лица, предположительно оказывавшие давление на присяжных, могут воспользоваться конституционным правом не свидетельствовать против себя. Если присяжные заседатели откажутся давать пояснения в такой ситуации, то возможность доказать нарушение тайны их совещания будет фактически заблокирована либо существенно затруднена.

Во-вторых, соображение о необходимости разграничения процессуальных функций не может в полной мере оправдывать нормативного отказа от наделения присяжного статусом свидетеля. Действительно, с формальной точки зрения одно и то же лицо начинает выступать в различных процессуальных ипостасях. Вместе с тем, происходит это на разных стадиях уголовного процесса, когда выполнение лицом одной процессуальной функции уже никак не влияет на качество выполнения другой. Поскольку совмещение статусов не таит в себе никаких издержек и рисков, как, скажем, в ситуации с судьёй, выполняющим присущие стороне обвинения действия и потому утрачивающим способность рассуждать беспристрастно, постольку соответствующая правовая позиция не применима к присяжным. В конце концов кем, кроме как свидетелем, может являться лицо, если его «пояснения» используются для установления фактических обстоятельств? Человека потому и называют свидетелем, что он видел что-то и может об этом поведать.

Кстати, о принципиальной допустимости совмещения различных процессуальных статусов в уголовном процессе свидетельствует часть первая статьи 401.2 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, предоставляющая иным лицам право обжаловать в суд кассационной инстанции судебное решение, затрагивающее их права и законные интересы, а также мнение судьи Ю. М. Данилова относительно определения Конституционного Суда России от 6 декабря 2018 года № 3105-О, в котором обосновывается, например, возможность подачи судьёй, постановившим приговор, кассационной жалобы на решение суда апелляционной инстанции.

Не придаёт должной убедительности анализируемому тезису и апеллирование к необходимости обеспечения независимости присяжных заседателей. Не совсем понятно, как заслушивание пояснений присяжного без его на то волеизъявления может подорвать его независимость или независимость коллегии присяжных, если сам допрос осуществляется в рамках апелляционного производства, то есть после вынесения вердикта и постановления приговора, когда привлечение присяжного в качестве свидетеля уже не способно оказать влияние на процесс отправления правосудия. Напротив, возможность допроса присяжных по фактам оказанного на них давления предостерегало бы окружающих от незаконного вмешательства в правосудную деятельность, поскольку на основе полученных показаний суды могли бы выносить частные определения и требовать от правоохранительных органов привлечения виновных лиц к ответственности. Поэтому о какой-либо угрозе гарантиям независимости и неприкосновенности присяжных заседателей речи не шло.

Кроме того, заменять возможность вызова присяжных в заседание суда апелляционной инстанции на приглашение, от которого можно легко отказаться, не следовало и по другой причине. Дело в том, что присяжные, как правило, не имеют юридического образования, а потому они не всегда могут отдавать отчёт в том, что на них оказывалось недопустимое воздействие. Это особенно важно в условиях, когда уголовно-процессуальные нарушения совершаются в помещении суда и нередко с подачи либо при попустительстве сотрудников аппарата суда и правоохранительных органов: противоправные действия (бездействие) лиц, наделённых властными полномочиями, к сожалению, могут казаться обывателям в порядке вещей и восприниматься как должное.

Заявителю Р. А. Алиеву в этом плане повезло, поскольку в его деле желание поведать суду апелляционной инстанции о творившемся в ходе вынесении вердикта беззаконии изъявляли четверо присяжных заседателей, двое из которых даже прибыли на заседание суда. Но какова судьба других подсудимых, чьи дела будут рассматривать не такие самодостаточные и менее строптивые присяжные?

Наконец, в-третьих, коль скоро присяжный заседатель не наделяется процессуальным статусом свидетеля, его нельзя привлечь к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Несложно представить, какие фантазии могут разыграться в воображении недобросовестных присяжных или, наоборот, как будут забываться важные детали внепроцессуального воздействия на них. Конечно, в некоторой степени это компенсируется указанием Конституционного Суда России на то, что «федеральный законодатель не лишён возможности урегулировать процессуальные особенности участия присяжных, выносивших вердикт в первой инстанции, в заседании суда апелляционной инстанции, в том числе их ответственность за дачу ложных показаний» (абзац 6 пункта 5 мотивировочной части Постановления). Однако до внесения изменений как минимум в Уголовный кодекс России присяжные заседатели смогут давать любые пояснения, не опасаясь уголовного преследования за сообщение ложных сведений. С учётом этого Конституционному Суду России, наверно, стоило послать сигнал законодателю в более императивной форме – в виде не рекомендации, но полноценного предписания, с тем чтобы действующее правовое регулирование было оперативно скорректировано.

Представленный анализ нисколько не умаляет значения Постановления Конституционного Суда России от 7 июля 2020 года № 33-П и избранного в нём похода. Как представляется, Конституционный Суд России сумел сформулировать правовые позиции, которые не только повышают престиж института присяжных заседателей, но и значительно усиливают гарантии состязательности и равноправия сторон в уголовном процессе. Дело в том, что, указывая на обязательность наличия предпосылок для приглашения присяжных в судебное заседание «с целью выяснения обстоятельств предполагаемого нарушения тайны их совещания или иных нарушений уголовно-процессуального закона при обсуждении и вынесении вердикта» (отсюда в резолютивной части постановления формулировка об «обоснованных ходатайствах стороны»), суд подчеркнул, что такие сведения могут быть собраны путём адвокатского опроса на основании подпункта 2 пункта 3 статьи 6 Федерального закона от 31 мая 2002 года № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». Эта правовая позиция имеет колоссальное значение, поскольку сейчас на изучении Конституционного Суда России находится жалоба, поданная в интересах адвоката, которого за опрос присяжных заседателей (с их согласия) об обстоятельствах нарушения тайны их совещания привлекли к дисциплинарной ответственности. Отрадно, что орган конституционного правосудия России не готов мириться с тенденцией, когда в уголовно-процессуальной практике результаты адвокатских опросов игнорируются и зачастую позиционируются в качестве второсортного материала. В связи с повышением их доказательственного статуса усиливаются, прежде всего, возможности адвокатов по оказанию доверителям квалифицированной юридической помощи.

[1] Отзывы органов, издавших оспариваемый акт, имеются в архиве автора.

Александр Брестер
к.ю.н., старший юрист Института права и публичной политики

«Значение [постановления] для общества будет зависеть от практики применения новых положений»

Российский суд присяжных полон запретов и ограничений – в большинстве своём неоправданных и мешающих этому институту функционировать даже в пределах той небольшой компетенции, что у него есть. В этом смысле каждое решение Верховного Суда России, а тем более Конституционного Суда, в котором не подтверждаются те или иные запреты, а, наоборот, расширяется набор возможностей, уже смотрится позитивно. Принятое постановление хорошо именно этим, но я вижу в нем и серьёзные риски для текущей ситуации с присяжными.

Перед Конституционным Судом была поставлена проблема невозможности задать перед судом вопросы о нарушениях при вынесении вердикта. Иными словами, что делать, например, защите, когда им стали известны факты о давлении на присяжных, присутствии посторонних при обсуждении вердикта и тому подобное? Закон не позволяет допрашивать присяжных, даже если они сами готовы сообщить те или иные сведения. В некоторых случаях можно написать заявление о преступлении (в случае фактов давления, например), но не всегда то или иное вмешательство будет преступлением, да и вопросы именно преступных действий и возможного влияния на вердикт находятся не всегда в одной плоскости. Для сомнений в вердикте может быть достаточно совсем небольших нарушений.

В итоге Конституционный Суд разрешил:

1. Адвокатам опрашивать присяжных с их согласия по вопросам, об их общении с лицами, не входящими в состав суда, по поводу обстоятельств этого дела, о собирании данных по делу вне судебного заседания, о стороннем воздействии на них при обсуждении вердикта и при голосовании, о присутствии в совещательной комнате других лиц, помимо присяжных.
2. Допрашивать присяжных в суде апелляционной инстанции по тем же вопросам при наличии оснований, но не в качестве свидетеля, а в некотором особом статусе.

Основное ограничение таких опросов и допросов – нельзя касаться сведений о суждениях, имевших место во время совещания, о позициях присяжных при голосовании по поставленным перед ними вопросам.

Стоит отметить, что практике известны случаи привлечения адвокатов к дисциплинарной ответственности за подобную попытку общения с присяжными.

Однако если раньше адвокатам было вообще опасно подходить к присяжным, то теперь предметом их общения вполне законно могут быть вопросы о нарушении тайны совещательной комнаты.

Важно, что Конституционный Суд, по сути, предложил законодателю отдельно урегулировать такой допрос присяжных в апелляции.

Основное же опасение по итогам данного постановления связано с практикой развития института присяжных. Исследования, в которых я участвую, показывают, что система не желает мириться с повышенным (по сравнению с обычным порядком) оправдательным уклоном суда присяжных и уже имеет множество способов его нейтрализации. Оправдательные приговоры на основе вердиктов присяжных обжалуются в обязательном порядке, и большая часть из них отменяется, в том числе по техническим основаниям – а провести суд присяжных в нашей стране безупречно практически невозможно.

Теперь же у прокуратуры появляется дополнительный инструмент – достаточно одного допроса присяжного с некоторой долей нарушений совещания и вердикт не устоит.

При этом увы, речь может идти и об искусственно-созданной подобной ситуации. Кроме того, логично, что вслед за адвокатами доступ к опросу присяжных должны получить и прокуроры – а ресурс для разговора с ними, плюс прокурорское положение могут быть совсем иным инструментом, чем адвокатский опрос с согласия.

Кроме того, Конституционный Суд ограничился только возможностью допроса присяжных в апелляции. Но логичным также было бы предположить постановку вопросов о нарушениях и после вынесения вердикта – когда участники встречаются, чтобы обсудить наказание. Ведь сведения о нарушениях могут появиться уже там. Остается открытым порядок учёта сведений о нарушениях и в кассации – ведь и там, получается, нельзя ограничиваться их проверкой. Не секрет, что иногда присяжные сообщают о нарушениях многие месяцы спустя, переживая за исход дела.

Во всём этом точно есть один плюс – заявитель получил право на пересмотр приговора по своему делу. Значение же для общества будет зависеть от практики применения новых положений. Однозначно оценить их как позитивные или негативные пока нельзя.

Юлия Стрелкова
к.ю.н., адвокат АБ «Сословие», АП города Москвы

«Постановление Конституционного Суда России принципиально меняет сформулированный судами запрет на получение сведений от присяжных в апелляции»

Р. А. Алиев был осуждён 5 апреля 2018 приговором Свердловского областного суда, вынесенным на основании обвинительного вердикта коллегии присяжных заседателей. В апелляционных жалобах сторона защиты, ссылаясь на объяснения, полученные адвокатами от нескольких присяжных, указывала на ряд нарушений, допущенных при рассмотрении дела: несоблюдение тайны совещания (присутствие посторонних в совещательной комнате), незаконное воздействие и давление на присяжных, внепроцессуальное донесение до коллегии информации, не изученной в процессе.

Защита ходатайствовала о приобщении объяснений, полученных от присяжных, и их допросе в судебном заседании. Верховный Суд России отказал в удовлетворении этих ходатайств, сославшись на пункт 1 части 3 статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса России, запрещающий допрашивать присяжных заседателей по обстоятельствам, ставшим им известными в связи с рассмотрением дела. Р.А. Алиевым была подана жалоба в Конституционный Суд России о противоречии пункта 1 части 3 статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса ряду положений Конституции России в той мере, в которой он, в соответствии с придаваемым правоприменительной практикой смыслом, не позволяет допросить присяжных о нарушении тайны совещательной комнаты и давлении.

Конституционный Суд России не признал оспариваемый пункт противоречащим Конституции, однако представил его толкование, в соответствии с которым:

• по обоснованному ходатайству стороны, оспаривающей приговор, суд апелляционной инстанции может пригласить присяжных для выяснения обстоятельств предполагаемого нарушения, не придавая им статуса свидетелей;
• лица, участвовавшие в деле качестве присяжных, наделены правом дать пояснения суду апелляционной инстанции по поводу предполагаемых нарушений, не разглашая суждений, имевших место во время совещания.

Конституционный Суд России указал, что право на объективный, независимый и беспристрастный суд входит в ядро конституционного права на судебную защиту и является неотъемлемым условием справедливого судебного разбирательства. Процессуальные правила принятия судебных актов должны содержать институциональные и процедурные механизмы, позволяющие обеспечить вынесение правосудного решения с возможностью проверки судом апелляционной инстанции соответствия вынесенных актов требованиям закона. Далее Суд обратился к изучению статуса судьи и присяжного, отмечая гарантии их независимости и беспристрастности. В этой же парадигме он проанализировал норму о тайне совещания: как указал Суд, тайна совещания представляет собой значимую гарантию справедливого судопроизводства, и так как ее нарушение способно поставить под сомнение правосудность вынесенного акта, апелляционная инстанция не может устраниться от проверки аргументов о таком нарушении.

Выявляя смысл запрета, изложенного в пункте 1 части 3 статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса, Конституционный Суд России указал его двойное значение:

1. Невозможность совмещения процессуальных статусов присяжного и свидетеля, так как это противоречило бы разделению процессуальных функций;
2. Допрос в качестве свидетеля, предполагающий обязательную явку и привод или денежное взыскание при неявке, был бы несовместима со статусом лица, осуществляющего правосудие.

Конституционный Суд России подчеркнул, что информация о нарушениях закона не может расцениваться ни в качестве сведений, ставших известными в связи с участием в рассмотрении дела, ни как сведения, составляющие тайну совещания. Таким образом, присяжные могут предоставить данные о допущенных нарушениях в случае заявления стороной обоснованного ходатайства, не принимая при этом статус свидетеля. В качестве обоснования такого ходатайства судам могут быть предоставлены опросы, составленные адвокатами.

Стоит отметить, что сочетание (не одномоментное) процессуальных статусов в уголовном процессе в целом возможно: к примеру, в качестве свидетеля в суде может быть допрошен следователь, который вел производство по делу. Ранее отказ от наделения статусом свидетеля уже был сформулирован в отношении лица, заключившего досудебное соглашение о сотрудничестве ввиду особенностей его статуса [1]. В случае же с присяжными КС не только указал на отсутствие свидетельского статуса, но и отказался от использования слова «допрос» применительно к процедуре получения сведений, подчеркивая особый статус лица, отправляющего правосудие. Этот подход представляется сбалансированным: позволяя соблюсти гарантии справедливого процесса, он не упускает из вида и гарантии независимости присяжных.

Постановление Конституционного Суда России принципиально меняет сформулированный судами запрет на получение сведений от присяжных в апелляции.

Неслучайно, что Конституционный Суд России именно разъяснил норму, а не признал её не соответствующей Конституции: оспариваемый пункт изначально не препятствовал получению указанных в жалобе Алиева сведений от присяжных.

Стоит отметить, что и прежде сведения, исходящие от присяжных, изредка судами все же использовались, но не в процедуре допроса [2]. Отказ от же заслушать присяжных в апелляции ранее критиковался Европейским Судом по правам человека, признающим высокое значение такой информации для выявления фактов давления [3]. Получение сведений касательно некоторых нарушений от присяжных, со строгим определением предмета опроса, не является нетипичным: оно характерно для стран Общего права [4], и, например, прямо упоминается в законодательстве США [5]. Таким образом, использование данных, сообщённых членами коллегии для доказывания давления, предвзятости, нарушения тайны совещания – фактов, зачастую известных только присяжным – представляет собой необходимую и вынужденную меру, направленную на обеспечение права на справедливое судебное разбирательство, и апробированную в ряде государств. В рассматриваемом же Постановлении Конституционный Суд усилил возможности защиты по доказыванию таких нарушений и обозначил форму непосредственного получения сведений от присяжных вышестоящим судом.

Нельзя не отметить и некоторые риски, вызванные позицией Конституционного Суда. Ограничение на получение сведений от присяжных способствует их защите от воздействия проигравшей стороны, желающей искусственно создать апелляционное основание. Следовательно, изменение правоприменительной практики может привести как к ситуациям реального давления на присяжных, так и к необоснованным обвинениям в давлении в случае отказа присяжного от ранее сообщенных сведений в суде.

[1] Постановление КС РФ от 20 июля 2016 года № 17-П

[2] Например, «объяснения присяжного заседателя», полученные прокуратурой. См. Апелляционное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 19.10.2017 N 88-АПУ17-9СП; «объяснения», полученные судом первой инстанции при проверке, инициированной ВС РФ – см. Кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 26.12.2019 N 80-О19-1сп

[3] Постановление ЕСПЧ от 14 ноября 2017 г. по делу «Тимофеев против России»; Постановление ЕСПЧ от 8 января 2019 г. по делу «Никотин против России»

[4] Подход стран общего права изложен, например, в заключении ABA по делу Miguel Angel Peña Rodriguez v. State of Colorado. URL: https://www.scotusblog.com/wp-content/uploads/2016/07/15-606_amicus_pet_NAFD.pdf

[5] Federal Rules of Criminal Procedure, Rule 606 (b)